Мне не больно - Страница 35

– Будьте любезны, – как можно спокойнее предложил Чиф.

– Ладно. Господин Бен, помогите нам. Вон высокий памятник с крестом. Что вы видите?

Длинная рука указала куда-то влево. Бен пожал плечами, долго всматривался, а затем недоуменно заметил:

– Памятник и вижу. Оградка…

– Благодарю вас. Иван Степанович, взгляните. Чиф послушался. Вначале ничего нельзя было разглядеть, кроме смутного силуэта памятника. Он уже хотел потребовать объяснений, и вдруг темнота сгустилась над могилой, затем как будто лопнул черный занавес, и из мглы медленно проступили три белые фигуры…

– Там… девушка… старик… И какая-то женщина, – растерянно проговорил Чиф. – Они… какие-то белые…

– Вот именно, – буркнул Волков. – Можете с ними пообщаться, если желаете. Если не верите своим глазам, просто обратитесь к хорошему врачу, чтоб сделал вам анализ крови… Прощайте, господа! Идите прямо по аллее, там будет калитка. Вас пропустят.

Чиф наконец оторвал взгляд от белых силуэтов, хотел переспросить, но увидел, что спрашивать некого. Темная аллея была пуста. Тот, кто назвал себя Волковым, исчез, словно сам был призраком, вышедшим из могилы в эту ненастную ночь.

5. ХРАНИТЕЛЬ

В тот день шли долго. Майор надеялся до темноты пересечь Яйлу, чтобы выйти к Чердашу не позже завтрашнего полудня. Правда, дорога оказалась не из приятных. Ровная поверхность Караби обманула: под ногами оказалась скрытая высокой старой травой скала, вся в выбоинах и мелких камнях, норовивших попасть под ноги на каждом шагу. Вскоре пустая равнина сменилась невысокими холмами и пологими впадинами, которые приходилось обходить, чтобы не перебираться через выступавшие сквозь траву каменные гребни. Вдалеке показались темные пятна небольших рощиц, подступавших к дороге. Тут требовалась еще большая осторожность, чтобы не угодить в засаду. Уже стемнело, а маленький отряд продолжал идти, пересекая Караби-Яйлу с юга на север. Карта помогала плохо – дорога время от времени исчезала, раздваивалась, а то и начинала сворачивать в обратную сторону. Подумав, Ерофеев предложил идти просто по компасу, но первые же сотни метров заставили отбросить эту идею: земля под ногами Начала горбиться, ноги то и дело проваливались в скрытые в траве ямы, а однажды шедший первым майор едва не угодил в огромную карстовую промоину.

Уже в полной темноте Ерофеев велел сворачивать к одной из рощ. Невысокие, покрытые черной корой деревья росли настолько густо, что пробраться через них не было никакой возможности. Поэтому палатку поставили на опушке, чуть отойдя и сторону, чтобы огонь не увидели с дороги.

Михаил чувствовал себя усталым и разбитым, даже разговаривать не тянуло. Ерофеев и тот, казалось, утратил свою обычную жизнерадостность и Невесело хмурился, не развеселившись даже после очередного глотка из фляжки. Лишь Гонжабов был все тот же – спокойный, невозмутимый, словно и не прошагавший весь день с тяжелым рюкзаком.

Костер немного согрел. Вскипятили чай, сварили кашу, а для бхота, в отдельном котелке, – рис: перед завтрашним днем следовало поесть и как следует отдохнуть. Но спать не тянуло. Все трое сидели возле костерка, молча глядя в огонь и подбрасывая время от времени мелкие сучья, чтоб не дать пламени угаснуть.

– Слышь, Гонжабов, расскажи чего интересного, – предложил внезапно майор, – молчишь все, молчишь… Два дня молчал, это ж надо!

– Нас учат молчать, – последовал невозмутимый ответ, – лишние слова опасны.

предавал. Но потом понял, что наш Владыка – выше человеческих чувств. Мы – глина, из которой он лепит новый мир.

– Вот тебе «четвертак» и впаяли, – наставительно заметил Ерофеев. – Чтобы не философствовал. Это, гражданин Гонжабов, изменой пахнет.

– Я не предатель. Я по-прежнему служу тому, кто открылся мне однажды ночью, когда я молил о просветлении. Но я знаю, кому служу, а вы – нет. Вы умрете слепыми, я – зрячим. Впрочем, в царстве Шинджи мы не почувствуем разницы…

Ему никто не ответил. Похоже, даже на Ерофеева произвели впечатление если не сами слова, то спокойный, чуть насмешливый тон, каким они были сказаны. А Михаил поневоле задумался. Дело, конечно, не в таинственном «Владыке» и не в «царстве демона Шинджи» – за странными словами проступали вещи простые и понятные. Ахилло не считал себя фанатиком и не очень верил в близкий бесклассовый рай. Но власть, победившая в Смуте и вновь спаявшая страну, вызывала уважение и казалась единственной, способной в этой стране править. Ахилло старался служить честно, прекрасно понимая, что любой строй имеет недостатки, с которыми приходится мириться. Но абстрактные и вполне логичные размышления становились излишними перед страшной смертной чертой. Бхот говорил правду: каток, сорвавшийся с места, мог в любую минуту подмять не только Ахилло с его философией, но и любого – от простого работяги до самого наркома Ежова, а то и кого повыше. Происходящее теряло смысл, превращаясь в бесконечный карнавал смерти. Но смысл был, Михаил чувствовал это, однако не ему и не ему подобным было понять происходящее. Это пугало, заставляло порой лихорадочно искать выход, но выхода Ахилло не находил. Измена не спасет, а в «царство Шинджи» в любом случае лучше отправляться с чистой совестью…

Спали по очереди, но никто не потревожил путешественников. Еще затемно в костер подбросили дров, вскипятили чай, и Ерофеев приказал выступать. Идти оставалось недолго, километров восемь, правда, часть дороги – не по Яйле, а прямо через горы…

Пройдя пару километров, майор остановил отряд, сверился по карте и велел сворачивать прямо на запад, к одной из вершин, окружавших плато Караби. Вскоре плоскогорье сменилось редким лесом, тропа поползла по горному склону, и неровная скала под ногами сменилась серым влажным суглинком. Сквозь низкие тучи выглянуло бледное осеннее солнце, лес посветлел, и двигаться стало немного веселее. Майор даже попытался что-то насвистывать, но тут же умолк, вспомнив об осторожности. Впрочем, те, что шли впереди, казалось, забыли о преследователях. Михаил даже предположил, что оба отряда идут разными дорогами, что вполне могло случиться в путанице горных тропинок.