Мне не больно - Страница 93


К оглавлению

93

– Да… Готово… Если не раздумали, становитесь посреди той площадки…

– Понял…

Ахилло выбрал место как раз в центре. Наверно, сейчас следовало помолиться, но капитан не верил в Творца. Хотелось одного – скорее, пока не вернулся страх!

– Сейчас… Вот…

Тернем что-то набросал на листке бумаги:

– Если вам очень повезет… Здесь бланк наркомата госбезопасности. Я написал, что вы – участник научного эксперимента…

– Спасибо…

Об этом Михаил не подумал. Похоже, физик соображает быстрее, чем он. Ведь там, за гранью, если даже он уцелеет, капитана не будут ждать пионеры с цветами. Там тоже какой-то научный центр, свои «лазоревые», «малиновые» и Бог весть кто еще…

Ахилло спрятал оружие и уложил бумагу в нагрудный карман. Все, он готов…

– Включайте!

– Погодите, молодой человек! – В голосе ученого все еще была неуверенность. – Но так же нельзя! Я буду отвечать за вас, за вашу гибель! Если не перед властями, то перед Богом!

Ахилло внезапно рассмеялся:

– Нет, гражданин Тернем, в любом случае виноваты не вы…

Конечно, ученый, который через минуту превратит Михаила в яркую вспышку света, не виноват перед ним. Даже те, что готовят ему пытки и смерть, даже они невиновны. Виноват он сам – сейчас, в эту секунду, Ахилло понял это с полной, окончательной ясностью. Он сам выбрал волчью тропу, и тропа привела его сюда… – Глаза! Закройте лицо ладонями! Михаил зажмурился, прижал руки к лицу – и тут, сквозь ладони, плеснуло беспощадное пламя. Он еще успел подумать, что таков, наверное, адский огонь…

12. «ВЕТЕР ЗАПАДНЫЙ ТРЕПЛЕТ ЗНАМЕНА…»

Старый, цвета крепкого чая коньяк был налит в маленькие плоские рюмки. В комнате стояла полутьма, поблескивали золотом корешки старинных книг, негромко тикали большие настенные часы…

– Вы спешите, Бен? – Бертяев взял со столика рюмку, грея коньяк в руке. У вас озабоченный вид!

– А? В самом деле? – Молодой человек улыбнулся, неуверенно пожав плечами.

– Нет, вроде не спешу…

Где-то через час должна была вернуться Лу, но брат рассчитывал, что Чиф позаботится об ужине. Можно немного и опоздать.

– В последнее время вас что-то беспокоит. Надеюсь, не личное? Вы уж извините за этот доморощенный психологизм…

Бертяев был во все той же «профессорской» стеганой куртке, при галстуке-бабочке, но на сей раз без монокля. В квартире, кроме них двоих, никого больше не было – достойная супруга драматурга еще не вернулась от портнихи.

– У меня в самом деле кое-что не так. Я вам рассказывал, Афанасий Михайлович, все время ссорюсь со своим приятелем. А вчера вообще…

Он не договорил и, вздохнув, умолк. Бертяев усмехнулся:

– Кастор ссорится с Поллуксом? Не поделили жезл базилевса?

– Да нет же! – Молодой человек скривился. – Мне это фюрерство абсолютно не нужно, просто… Ну, в общем, мы перестали друг друга понимать. Представляете, обращаемся друг к другу по имени-отчеству!

Увы, это была правда, между Беном и Косухиным дело порой доходило и до такого.

– А вчера… Я написал один документ… Ерунда, в общем, нечто вроде обзора здешней обстановки. А он заявил, что это – взгляд марсианина…

– Вот как? – коротко бросил Афанасий Михайлович, то ли сочувствуя, то ли удивляясь.

– Да, представьте. Он… В общем, он считает, что я слишком равнодушен к тому, что здесь у вас происходит. Что мне не больно…

Бертяев бросил на гостя короткий быстрый взгляд – Бен, похоже, был действительно расстроен.

– Александр, не в обиду будет сказано… Может, он в чем-то прав? Заметьте, вы сказали: «у вас», а не «у нас».

– Вот и вы тоже! – Бен отхлебнул из рюмки, даже не ощутив вкуса. – А что я должен чувствовать? Любовь к товарищу Сталину? Преданность к этому вампиру Ежову и его банде, будь они прокляты!

Он быстро оглянулся – сказывалось знакомство со здешними нравами, – но единственным свидетелем столь крамольной фразы оказался большой черный кот, гревшийся у батареи.

– Левиафан! – позвал хозяин. Кот, неторопливо прошествовав к креслу, одним прыжком оказался на коленях у Бертяева. Афанасий Михайлович почесал Левиафана за ухом, тот потянулся и негромко мурлыкнул.

– Вы не в восторге от названных вами лиц, Бен. Но кроме них есть еще другие. Их приблизительно сто пятьдесят миллионов.

– Ах, другие! – Молодой человек повысил голос, вызвав удивленный взгляд Левиафана. – Ну хорошо… Где были они все двадцать лет назад? Тогда нужно было не страдать, а действовать! Сколько ушло с Корниловым? Сколько было с Юденичем? А остальные – эти самые миллионы? Гуталин варили да мануфактурой приторговывали? Так на что же им жаловаться? Они этого хотели, нет?

– Нет. Они хотели другого. Многие верили, что большевики смогут изменить жизнь к лучшему. Люди верят пастырям.

– «К чему стадам дары свободы? Их должно резать или стричь!» – так, кажется, у вашего Пушкина? – резко бросил Бен. – Нет, мне не больно за овец, которых ведут на убой, и за сторожевых псов! Мне больно за таких, как вы, как этот художник, как…

Он чуть было не назвал фамилию Тернема, но вовремя сдержался. Бертяев слушал невозмутимо, время от времени поглаживая разнежившегося Левиафана.

– Вот за вас мне больно – за тех, кто остаются людьми! Знаете, Афанасий Михайлович, у нас все старики были уверены, что Сталина вот-вот прикончат – как Марата. Но на все сто пятьдесят миллионов не нашлось Шарлотты Корде! Чего же ждать от этого народа? Поэтому надо спасти тех, кто остался человеком, а остальным просто не мешать. Когда станут на задние ноги, тогда вернемся, поговорим…

Бертяев ответил не сразу. Он осторожно опустил на пол кота, вызвав у того недовольную мину, слегка пригубил коньяк и откинулся на спинку кресла.

93