Мне не больно - Страница 27

Худая смуглая рука взяла статуэтку, подержала секунду, словно взвешивая. На узких губах мелькнула усмешка:

– Теперь он твой. Амулет не принесет счастья, но сможет защитить. Бери, сильному он прибавит силы.

– Бери, бери, – кивнул Ерофеев, – трофей, тудыть его! А лихо ты, Гонжабов, исчез! Вас что, учат этому?

– Не только этому. – Бхот отвернулся, явно не желая продолжать разговор.

– Ладно, – рассудил Ерофеев, – дырки для орденов крутить рано. Про бутылку, капитан, напомни – поставлю. А то еще немного – и остались бы мои сопляки без батьки. Ты-то, кажись, холостой?

Ахилло кивнул, думая совсем о другом. Убитый был врагом, зэк Гонжабов союзником, но они слишком похожи и главное – стремились к одной и той же цели…

4. ШЕСТНАДЦАТЫЙ С КРАЮ

Чиф ждал, что первым заговорит любитель чая с коньяком, но товарищ Чижиков определенно не спешил. На столе появились папиросы «Казбек». Толстая рука ловко превратила папиросный мундштук в гармошку, затем вспыхнула спичка.

Чиф еле сдержался, чтобы не поморщиться. На Тускуле не курили. Молодежь знала о табаке лишь из книг и кинофильмов, а старшее поколение просто отвыкло. Правда, время от времени бывшие курильщики требовали от отдела химических исследований Института срочно изобрести какой-нибудь заменитель никотина, но некурящие химики лишь цинично усмехались, ссылаясь на президентский запрет. По слухам, папиросы можно было найти лишь у Железного Генри, которому – опять-таки, по слухам – сам Дядя Сэм подкидывал ежегодно десяток пачек ко дню рождения. Чиф действительно несколько раз видел отца курящим, но уже давно. В последние годы Степан Иванович, несмотря на «металлическое» прозвище, начал прихварывать и, похоже, окончательно бросил давнюю привычку.

Приходилось терпеть. Товарищ Чижиков курил со вкусом. Остальные молчали вероятно, курение «Казбека» входило в неведомый гостю ритуал.

Чиф решил, что придется ждать последней затяжки, но тут заговорил Тарек:

– Итак, товарищ Косухин, мы вас слушаем. Тон оказался соответствующий: товарищ Тарек, хотя и был в этой компании младшим, явно имел когда-то и подобный кабинет, и пост, и все, что к этому посту полагалось.

«Кто это – „мы“? – подмывало спросить у гнома, но Чиф решил не обострять только что начавшийся разговор.

– Те, кто меня послал, поручили мне поговорить с руководством подполья.

– Здесь нет подполья, – Иваныч улыбнулся, но улыбка вышла невеселая, есть Всесоюзная Коммунистическая партия большевиков и ее Политбюро. И есть бандиты, временно захватившие власть.

– Хорошо, – вздохнул Чиф. К подобной словесной эквилибристике следовало привыкать, – мне нужно поговорить с членами Политбюро.

– Вы присутствуете на специальной комиссии Политбюро. – Голос Чижикова прозвучал негромко, но веско. – Эта комиссия создана специально для решения вашего вопроса.

– Моего персонального дела? – Чиф все-таки не выдержал. О «персональных делах» он начитался в сатирических антибольшевистских книжонках, которыми заполнены библиотеки Сент-Алекса. Спрошенный им как-то отец вполне серьезно подтвердил, что для истинного большевика нет ничего страшнее «персонального дела».

Реплика произвела неожиданный эффект. Тарек хихикнул, Иваныч вновь улыбнулся, на этот раз весело, а товарищ Чижиков ограничился тем, что глубокомысленно хмыкнул:

– Я вижу, товарищ Косухин хорошо знаком со спецификой внутрипартийной жизни ВКП(б). Это хорошо. А вот то, что товарищ Косухин любит подшучивать над старшими, – это плохо. Старших надо уважать, товарищ Косухин.

Странная манера разговора сбивала с толку. Где-то Чиф это уже слышал. Мерная неторопливая речь, большие паузы между словами… Да и лицо, тщательно скрываемое в тени, казалось уже где-то виденным.

– Но не будем усугублять. Итак, вы, товарищ Косухин, прибыли сюда как представитель социалистической партии Российской Трудовой Общины Тускулы. Так сказать, тускульских меньшевиков…

– Бесо… – предостерегающе проговорил Иваныч, но жест широкой ладони не дал закончить фразу.

– И тускульские меньшевики предлагают нам, большевикам, политическое убежище. Из милости. Вернее, из соображений слюнявого гуманизма…

В тоне того, кого, оказывается, называли также «Бесо», звучало густое презрение. Принимать «милость» от соцпартии Тускулы Чижиков не собирался.

Такого тона Чиф не ожидал. Стало обидно, и он вспомнил рассуждения Бена. «Аборигены» – чужие. И они, тускульцы, тоже были для них чужими. Протянутую руку отталкивали.

– Скажите, товарищ Косухин, как относится к вашей идее буржуазное руководство Тускулы? – поинтересовался Тарек.

– Проект согласован с Президентом, – сухо ответил Чиф, все еще не переварив обиду.

– Президент у вас по-прежнему Семен Богораз? – Иваныч сделал еле заметный жест рукой, и Чиф понял. Его призывали к сдержанности.

– Да. Его переизбрали два года назад.

– Он, кажется, кадет? – вновь подал голос Тарек.

– Да. На последних выборах было три кандидата. За Дядю Сэма, то есть за Семена Аскольдовича, проголосовали шестьдесят процентов. Монархисты собрали десять…

– Значит, социалисты получили тридцать процентов? – Товарищ Чижиков, он же Бесо, тоже соизволил заинтересоваться политическими зигзагами тускульской жизни.

– Да. Монархисты не собрали бы и трех, но они выдвинули лорда Бара, то есть, извините, князя Барятинского. Его все любят.

– Князь Барятинский? – удивился Чижиков. – Первый испытатель проекта «Мономах»? Вот он, значит, где!

Чиф не стал вдаваться в подробности. Они были излишними, тем более комиссия подпольного Политбюро и без этого, похоже, неплохо знала о тускульских делах. Еще недавно Чиф был уверен, что главной трудностью будет убедить собеседников в самом существовании земной колонии на Тускуле. Но этот вопрос даже не встал, здесь всё знали – Скажите, а кто придумал название «Тускула»? – На этот раз тон Чижикова был почти что светским, хотя и немного снисходительным.