резня началась. Что будет дальше, он уже знал. Новый заместитель, бегло упомянув, что арестованные дали полные и исчерпывающие показания, перешел к «соучастникам» и тем, кто «потерял бдительность», работая с врагами. Фамилий было много – работники всех отделов, даже неприкосновенного Иностранного. Ахилло ждал: если он окажется «соучастником», то ему едва ли позволят даже выйти из здания. Став лишь «потерявшим», капитан имел шанс прожить еще неделю-другую.
Он немного ошибся. Скромной персоне капитана Ахилло был уделен отдельный пассаж, из которого Михаил узнал, что проявил «подозрительную слепоту», «доверчивость на грани предательства», «непрофессионализм» и вдобавок допустил «игнорирование» указаний руководства.
Последнее удивило, но капитан тут же понял, что Ежов не простил ему «странной слепоты», проявленной в Теплом Стане. На миг Ахилло ощутил нечто похожее на злорадство: все-таки он припек этого карлика с блеклыми глазками! Впрочем, это был не тот случай, когда Михаил мог посмеяться последним…
Пассаж заканчивался выражением искреннего удивления позицией руководства наркомата и партийной организации, допустивших столь долгое пребывание в штате Главного Управления такого «матерого двурушника». Это был приговор: «двурушникам» рассчитывать не на что.
И все-таки капитана не арестовали и даже не исключили из партии; впрочем, докладчик упомянул, что чрезвычайные партсобрания состоятся послезавтра. На одном из них и будет решена судьба «матерого двурушника» Ахилло. Хотя исключения из партии часто происходили уже после ареста.
Михаил стоял у подъезда, докуривая папиросу. Самое удивительное – ему не было страшно, скорее, ощущалось какое-то тупое безразличие. Да, можно еще побарахтаться. Сообщи он о настоящей «Вандее», об убежище в Доме на Набережной, а заодно о некоторых делах Теплого Стана, чаша могла миновать его – на этот раз. Но через неделю, через месяц – не позже – заклание повторится. Тянуть время? А собственно говоря, зачем? Ахилло помнил, что подследственные порой сходили с ума в ожидании ареста. Лучше сразу…
По улице пробегали поздние прохожие, снег продолжал падать, а желтые окна в доме напротив дышали покоем и уютом. Сегодня Михаил еще мог вернуться домой, увидать отца… В последний раз? В предпоследний?
Какой-то мужчина, заходя в парадное, вежливо поздоровался. Михаил кивнул не задумываясь:
очевидно, сосед. Может быть, именно его пригласят в понятые… Плохо, если арестуют дома: отец может не вынести, и самому Ахилло будет труднее потом, в камере. Уйти? Но куда? Подвергать опасности своих знакомых? Он теперь чумной, даже Карабаев не подошел к капитану после собрания…
Со времени последнего их разговора прошло четыре дня. Лейтенант не давал о себе знать, и в докладе его фамилия не упоминалась. Возможно, сибиряк все же не выдержал и написал докладную о своем сослуживце-«двурушнике». Хотя Прохор прав: этим он подписывал приговор и себе…
Улица опустела, и Михаил понял, что пора домой. Он еще раз, по давней привычке, оглянулся, и тут слух зафиксировал еле слышное гудение мотора где-то в начале улицы двигалась мощная машина. По позвоночнику пробежала дрожь: это могли ехать за ним. Капитан сцепил зубы и заставил себя остаться на месте. Если за ним, пусть берут здесь!
Мелькнул свет фар, автомобиль приближался. Ахилло автоматически отметил: «ЗиС», уже не новый, за рулем некто в штатском. Сразу стало легче: «свои» разъезжают по-другому. Михаил уже собрался уходить, когда память подсказала: старый «ЗиС», черный или темно-синий, одинокий шофер…
Он резко обернулся, сердце зачастило, в виски ударила кровь. «Вандея»? Нет, не может быть! Им-то что нужно? В конце концов, это могло быть совпадением: подобных машин в Столице немало. Сейчас она проедет мимо, и можно будет спокойно идти домой…
Автомобиль снизил скорость и начал тормозить. Все еще не веря, капитан расстегнул пальто, чтобы успеть достать револьвер. Впрочем, шофер был один, да и едва ли он решится стрелять… Машина остановилась совсем рядом. Открылась дверца, и высокий человек в сером плаще шагнул на тротуар. Из-под большой плоской кепки выбивались пряди белых волос. Ахилло замер: Седой! Все-таки «Вандея»!
Седой неторопливо огляделся и шагнул вперед. Михаил ждал. Неизвестный бросил на него внимательный взгляд, быстро оглянулся, а затем поднес руку к кепке:
– Товарищ Ахилло? Добрый вечер. Я вам звонил, но вы еще не вернулись, и я решил подождать здесь.
Голос был спокойный, словно речь шла об обычном деловом свидании. Лицо незнакомца скрывала тень, но было Заметно, что он совсем не стар, а седой парик – лишь не особо удачная маскировка.
– Чем обязан? – наконец отозвался капитан. – Явились с повинной? Седой покачал головой:
– Речь не обо мне, речь о вас. Товарищ Ахилло, Ежов завтра подпишет ордер на ваш арест. От вас хотят добиться показаний о сотрудничестве с подпольем. Вы знаете, как это делается. Я предлагаю иной выход…
– Дом на Набережной, четвертый подъезд? – невольно усмехнулся Михаил. – А клетку с канарейкой брать?
– Вы знали? – В голосе Седого послышалось удивление. – Знали – и молчали?
– Знал. И молчал. Кстати, ваша конспирация никуда не годится. Любой нормальный оперативник раскроет вас за неделю.
– Благодарю за предупреждение. – Подпольщик слегка поклонился. – Мы примем меры, но, кажется, Ежову сейчас не до нас… Значит, вы не сообщили об убежище, товарищ Ахилло? Что ж, те, кто рекомендовал вас, не ошиблись…
Выходит, у капитана имелись среди подпольщиков неведомые доброжелатели? Ситуация была дикой, нелепой, и вдруг Ахилло сообразил, что это и есть спасительный выход. Забрать отца, сесть в машину и исчезнуть. Пусть ищут! Пусть кусают локти с досады!