Мне не больно - Страница 87

– Гражданин Седой, но ведь «Вандея» не спасает таких, как я, «малиновых». За что такая честь?

– Мы не «Вандея», – спокойно пояснил Седой, и Михаилу показалось, что он улыбается, – мы не террористы, не шпионы и не вредители, товарищ Ахилло. Мы лишь спасаем тех, кого можем…

С каждым словом Седого Ахилло чувствовал, как на душе становится легче. Его не бросили! В этом страшном мире есть еще Бог, в которого он, Микаэль Ахилло, осмеливался не верить! Его спасут. Гонимые, затравленные люди выручат «малинового» волка. И тут стало стыдно. Ведь он искал их, следил, вынюхивал, а сейчас как ни в чем не бывало сядет в черное авто и поедет прятаться…

– Нет… – Слово вырвалось неожиданно, капитан глубоко вздохнул и повторил: – Нет, не поеду… Спасибо вам… Если можете, помогите отцу, когда меня…

– Мы поможем Александру Аполлоновичу, – кивнул Седой, – но я не понимаю вас, товарищ Ахилло…

Капитан пожал плечами:

– Что тут понимать? Я просто не имею права. Мы – враги. Я служил этой власти, служил честно. Вы – боролись… Я не могу воспользоваться вашей помощью, это неправильно…

– Почему вы думаете, что мы враги? – Седой, похоже, вновь удивился. – Я член партии с семнадцатого, никогда из нее не выходил и не выйду. Мы верим, что эти… искривления… когда-нибудь закончатся и партия разберется – во всем. Но для этого нужны живые, а не мертвые! Вы – тоже нужны, Микаэль Александрович…

Ахилло автоматически отметил «Микаэля» – похоже, подполье знакомо с его анкетой. Что ж, вероятно, Седой прав. Никакая они не «Вандея», просто люди пытаются выжить. Выжить и спасти других.

– Нет, – вновь повторил он, – я не имею права. Я служил с теми, кто по уши в крови. Пусть я не пытал, не насиловал, не грабил, но я – из их стаи. Мне не было больно, когда они творили зло. Я должен получить свое…

Седой задумался, затем качнул головой:

– Это – буржуазный индивидуализм, товарищ Ахилло. Вы коммунист и должны быть выше интеллигентских слабостей. Ваша жизнь важнее…

«Мне дорога жизнь, но честь дороже», – хотел процитировать капитан, но сдержался: слово «честь» прозвучало бы двусмысленно. Честь волка? Честь полицейской ищейки?

– Спасибо, – проговорил он вслух. – Если можно, помогите отцу… И еще – у вас в Доме на Набережной, в последнем подъезде, живет семья Шаговых – отец и дочка. Не забудьте их…

Седой бросил на капитана внимательный взгляд:

– Шаговы? Вчера мы переправили их, можете не волноваться. Но, может, вы все же…

Ахилло почувствовал: еще секунда – и он согласится. Но чувство справедливости взяло верх: он выбрал свою дорогу и обязан пройти ее до конца. Он не может пожать руку тому, кого выслеживал. Он грешен, а за грехом следует кара…

Михаил быстро зашел в подъезд и секунду постоял, не в силах идти дальше. Он отказался от спасения! Он поступил верно, но как это страшно…

Отец встретил Микаэля недоуменным взглядом, ожидая объяснений, но капитан не стал ничего рассказывать. Мелькнула мысль немедленно посоветовать отцу скрыться: едва ли Большой Дом станет искать одинокого старика. Но Ахилло понял, что отец не уйдет. Старый актер не бросит сына, и лучше пока ни о чем не говорить…

За ужином Ахилло-старший еще раз попытался спросить о делах, но Михаил сослался на усталость и, даже не выпив чаю, ушел в свою комнату. Закрыв дверь на задвижку, он быстро пересмотрел бумаги. Лишнего ничего не оказалось, капитан помнил старое правило: разведчик, заботящийся о своем архиве, – самоубийца. Потому он лишь сжег в пепельнице несколько старых фотографий, которые незачем оставлять для чужих глаз. И тут взгляд упал на стопку бумаги. Несколько дней назад он думал написать о Доме на Набережной, затем – о Теплом Стане. А что, если написать сейчас? И не в Большой Дом, а тем, другим?

Михаил сел за стол, рука быстро вывела: «Я, капитан Ахилло, считаю необходимым сообщить о некоторых важных фактах…» Он отложил ручку, перечитал незаконченную фразу и отодвинул листок в сторону. Писать было некому, а главное – это не поможет. Подполье бессильно, им надо думать не об опытах Тернема, а о собственной безопасности. Пытаться передать сведения на Запад? Эмигрантам, в парижские газеты? Но это будет выглядеть очередной «уткой» из страны большевиков, нелепой выдумкой, над которой в лучшем случае посмеются. Если бы найти нужных людей здесь, спокойно все обдумать, наметить план… Но – поздно, он никуда не напишет и никому ничего не скажет…

Ахилло лег на диван не раздеваясь, чтобы не стоять перед незваными гостями в подштанниках. Револьвер он убрал подальше, во избежание, – в квартире был отец. Странно, что Михаил вообще смог заснуть в эту ночь, но спал он крепко, без сновидений. Разбудил отец: было утро, а под окном ждала черная машина, присланная из Теплого Стана.

Михаил совсем забыл об этом. Вчера он созвонился с полковником, который в эти дни замещал Волкова. Требовалось оформить очередную порцию бумаг о пребывании ЗК Гонжабова в ведомстве «лазоревых». Еще вчера, до собрания, Михаилу казалось любопытным побеседовать о пребывающем в секретной командировке бхоте, попытавшись из намеков и недомолвок узнать что-нибудь новое. Теперь все это представлялось совсем иначе. Любопытство исчезло, дела бывшего коминтерновца его уже не касались. «Умирай спокойно, капитан», – вспомнились прощальные слова узкоглазого убийцы. Гонжабов знал! Но этого не будет, ему не дарован покой. Он, Михаил Ахилло, действительно послужил тому, неведомому, кого бхот называл Владыкой. И от этого умирать будет еще больнее…

Все же капитан решил ехать. Так было лучше, иллюзия дела позволяла на время забыть о неизбежном. Глядя на мелькавшие за окнами автомобиля дома, Ахилло пытался рассуждать спокойно. В конце концов, еще не все потеряно: он жив, здоров, свободен и даже вооружен. «Победа и поражение – удел воина», – Михаил хорошо запомнил эту фразу из книги У-цзы. Не только воина, но и контрразведчика. Надо быть совершенным фанатиком или полным дураком, что одно и то же, чтобы, подобно кролику, ждать приближения удава. Вчера он поступил верно и не поехал с Седым, но капитана хорошо учили, он знает, как прятаться, как менять внешность, доставать документы. Он может перейти границу, затаиться… Правда, Михаила будут искать. Большой Дом бросал на поиски беглецов все силы, и часто не спасали ни опыт, ни осторожность. Этим летом так пытался скрыться нарком Украины Успенский. Он поступил еще хитрее – инсценировал самоубийство, одновременно пустив слух, что собирается бежать в Чехословакию, а сам залег на «дно» в Орловской области, где имел надежные явки. Не помогло. Выследили, доставили в Столицу, заставили подписать все – и расстреляли. Но ведь были другие, удачливые! Ведь скрывается уже который год неуловимый Владимир Корф!